Взято из блога Кассандры. Спасибо Танюша!!!
Философия старости
 Герман Гессе
Старость — это ступень нашей
жизни, имеющая, как и все другие ее ступени, свое собственное лицо,
собственную атмосферу и температуру, собственные радости и горести. У
нас, седовласых стариков, есть, как и у всех наших младших собратьев,
своя задача, придающая смысл нашему существованию, и у смертельно
больного, у умирающего, до которого на его одре вряд ли уже способен
дойти голос из посюстороннего мира, есть тоже своя задача, он тоже
должен исполнить важное и необходимое дело.
[]
Быть старым —
такая же прекрасная и необходимая задача, как быть молодым, учиться
умирать и умирать — такая же почтенная функция, как и любая другая, —
при условии, что она выполняется с благоговением перед смыслом и
священностью всяческой жизни. Старик, которому старость, седины и
близость смерти только ненавистны и страшны, такой же недостойный
представитель своей ступени жизни, как молодой и сильный, который
ненавидит свое занятие и каждодневный труд и старается от них увильнуть.
Короче говоря: чтобы в старости исполнить свое назначение и справиться
со своей задачей, надо быть согласным со старостью и со всем, что она
приносит с собой, надо сказать ей «да». Без этого «да», без готовности
отдаться тому, чего требует от нас природа, мы теряем — стары мы или
молоды — ценность и смысл своих дней и обманываем жизнь.
Каждый
знает, что старческий возраст приносит всякие тяготы и что он кончается
смертью. Год за годом надо приносить жертвы и отказываться от многого.
Надо научиться не доверять своим чувствам и силам. Путь, который еще
недавно был маленькой прогулочкой, становится длинным и трудным, и в
один прекрасный день мы уже не сможем пройти его. От кушанья, которое мы
любили всю жизнь, приходится отказываться. Физические радости и
удовольствия выпадают все реже, и за них приходится все дороже платить. И
потом, всяческие недуги и болезни, притупление чувств, ослабление
органов и различные боли, особенно ночами, часто такими длинными и
страшными, — от всего этого никуда не денешься, это горькая
действительность. Но убого и печально было бы отдаваться единственно
этому процессу упадка и не видеть, что и у старости есть свои хорошие
стороны, свои преимущества, свои утешения и радости. Когда встречаются
два старых человека, им следует говорить не только о проклятой подагре, о
негнущихся частях тела и об одышке при подъеме по лестнице, но и о
веселых и отрадных ощущениях и впечатлениях. А таковых множество.
Когда я напоминаю об этой положительной и прекрасной стороне в жизни
стариков и о том, что нам, седовласым, ведомы и такие источники силы,
терпения, радости, которые в жизни молодых не играют никакой роли, мне
не подобает говорить об утешениях религии и церкви. Это дело священника.
Но кое-какие дары, которые приносит нам старость, я могу перечислить.
Самый дорогой для меня из них — сокровищница картин, которые носишь в
памяти после долгой жизни и к которым, когда твоя активность идет на
убыль, обращаешься с совершенно другим участием, чем когда-либо прежде.
Образы и лица людей, отсутствующих на земле уже шестьдесят-семьдесят
лет, со-ставляют нам компанию, глядят на нас живыми глазами. Дома, сады,
города, уже исчезнувшие и полностью изменившиеся, мы видим целыми и
невредимыми, как когда-то, и далекие горы, взморья, которые мы видели в
поездках десятки лет назад, мы снова находим во всей их свежей
красочности в этой своей книге с картинками.
Рассматривание,
наблюдение, созерцание все больше становится привычкой и упражнением, и
незаметно настроение и позиция наблюдающего определяют все наше
поведение. Гонимые желаниями, мечтами, влечениями, страстями, мы, как
большинство людей, мчались через годы и десятилетия нашей жизни, мчались
нетерпеливо, с любопытством и надеждами, бурно переживая удачи и
разочарования, — а сегодня, осторожно листая большую иллюстрированную
книгу нашей собственной жизни, мы удивляемся тому, как прекрасно и
славно уйти от этой гонки и спешки и отдаться vita contemplativa (жизни
созерцательной. — Прим. ред.).
Здесь, в этом саду стариков, цветет
множество цветов, об уходе за которыми мы прежде и думать не думали. Тут
цветет цветок терпения, злак благородный, мы делаемся спокойнее,
снисходительнее, и чем меньше становится наша потребность вмешиваться и
действовать, тем больше становится наша способность присматриваться и
прислушиваться к жизни природы и к жизни наших собратьев, наблюдая за ее
ходом без критики и не переставая удивляться ее разнообразию, иногда с
участием и тихой грустью, иногда со смехом, светлой радостью, с юмором.
Недавно я стоял у себя в саду у костра, подбрасывая в него листья и
сухие ветки. Мимо колючей изгороди проходила какая-то старая женщина,
лет, наверное, восьмидесяти, она остановилась и стала наблюдать за мной.
Я поздоровался, тогда она засмеялась и сказала: «Правильно сделали, что
развели костер. В нашем возрасте надо приноравливаться к аду». Так был
задан тон разговору, в котором мы жаловались друг другу на всяческие
боли и беды, но каждый раз шутливо. А в конце беседы мы признались, что
при всем при том мы еще не так уж страшно стары и вряд ли можем считать
себя настоящими стариками, пока в нашей деревне жив еще самый старший,
которому сто лет.
Когда совсем молодые люди с превосходством их
силы и наивности смеются у нас за спиной, находя смешными нашу тяжелую
походку и наши жилистые шеи, мы вспоминаем, как, обладая такой же силой и
такой же наивностью, смеялись когда-то и мы, и мы вовсе не кажемся себе
побежденными и побитыми, а радуемся тому, что переросли эту ступень
жизни и стали немного умней и терпимей.
|
