Слово «вера» имеет в нашем языке множество смыслов. У него общий корень с доверием, верностью, уверенностью. Но также и с верованиями, поверьями и проверками… Все эти оттенки веры – то, без чего жизнь была бы просто невозможна.

[]

Потребность видеть в жизни высший смысл неистребима. Несмотря на усилия рационалистов, вера выжила и в последнее время даже заметно укрепила свои позиции. Семь десятилетий наша страна проповедовала материализм, переделывала храмы в колонии и склады, притесняла верующих… и что в итоге? Основы религии снова преподают в школах, престиж научного знания стремительно падает, магазины ломятся от книг по эзотерике, астрологии, оккультизму. На толстовское «В чем моя вера?» 49% россиян отвечают, что верят в ад, 53% – что в рай; но больше всего наших сограждан – 59% – искренне верят в сглаз и порчу*.

К науке многие из верующих не питают уважения, зато наука к вере стала относиться гораздо более лояльно. Социологи, историки, антропологи подчеркивают важность веры в развитии цивилизации, отмечая, что движущей силой развития служит… вера в прогресс. Да и науку мифы и иррациональные верования скорее стимулируют, хотя и идут с ней вразрез. Случайно ли Исаак Ньютон интересовался алхимией, великий математик и астроном Иоганн Кеплер имел репутацию талантливого астролога, а ядерная физика и восточная философия при внимательном рассмотрении обнаруживают много общего?** Наконец, в основе любой научной деятельности лежит акт веры в то, что реальность познаваема. Иначе какой же смысл пытаться проникнуть в тайны мироздания? Без этого, замечал Альберт Эйнштейн, ни один исследователь ни минуты не стал бы продолжать свою работу***.

Видимо, потребность верить – часть нашей природы. Она проявляет себя в трех областях жизни. В личных отношениях мы нуждаемся в том, чтобы верить другим людям: без этого рушатся общественные связи. В отношениях с собой мы хотим верить в себя и собственные силы: без этого невозможно ничего достичь в жизни. Наконец, вера дает нам связь с абсолютом, с той трансцендентной реальностью, которая придает смысл нашему существованию.

Между Сциллой и Харибдой

Мало что вызывает у нас такой гнев, как злоупотребление доверием. Мы осуждаем политиков, которые твердят о честности, скупая роскошные виллы и автомобили. Высмеиваем журналистов, которые искажают факты или манипулируют нашими чувствами. Презираем лжеученых, присваивающих чужие диссертации. А уж про то, как мы относимся к супружеской неверности, и говорить нечего. По данным опросов, честность и порядочность неизменно оказываются в первой тройке качеств, которых мы ждем от окружающих, идет ли речь о спутнике жизни или президенте страны.

Общество теряет жизнеспособность тогда, когда переходит через критический порог недоверия. Представьте учителя географии, который сообщает ученикам, что Волга впадает в Каспийское море, и слышит в ответ: «А чем докажете?» Представьте, что пациенты больше не верят врачам, а покупатели постоянно готовы к тому, что их обманут. Вообразите пассажиров, которые уверены, что машинист поезда нетрезв, пилот самолета пускает за штурвал своего сына, а капитан корабля нарушает все инструкции подряд. Постоянная неуверенность превращает жизнь в таком мире в ад.

Слова «Я тебе верю» лежат в основе социальных связей. Именно «верю», а не «знаю, что ты говоришь правду». Разумеется, второе было бы удобнее, но в том-то и дело, что, когда речь идет о другом человеке, знание невозможно.

Поэтому нам нужно верить. Чтобы существовали семьи, чтобы работали школы, лечили врачи и совершались сделки (между прочим, само денежное обращение основывается все на той же вере – как иначе мы смогли бы обменять цветные бумажки на что-то полезное?). Словом, чтобы мы могли жить вместе.

Но возникает противоречие. Мы хотим верить на слово, но, памятуя о пережитых обманах, вынуждены быть настороже. Каждый день мы отправляемся в это плавание между Сциллой и Харибдой, снова и снова отыскивая баланс между безусловной верой и тотальным скепсисом. Увы, верить становится все труднее. После трагедии в Крымске долго не утихали разговоры о том, что город затопили намеренно, открыв шлюзы водохранилища. А через несколько часов падения метеорита известный публицист ехидно поинтересовалась его «бортовым номером», породив массу спекуляций об испытании нового оружия и аварии на ракетном полигоне. Веры в общественные и государственные институты тоже нет: деятельность Думы не одобряет 61% опрошенных, работу председателя ЦИК Владимира Чурова – 57%, не доверяет ни одному политику четверть населения страны****. Баланс веры и недоверия опасно сместился в сторону скепсиса. И возможно, уже близок к тому самому критическому порогу.

Верить, чтобы расти

Но жизнь в обществе предполагает не только доверие, но и конкуренцию. И очень важно не оказаться безоружным в череде поединков, на которые так богат каждый день. А что может быть в них лучшим оружием, чем вера в себя и свои силы? Любители экстремальных видов спорта часто признаются, что оседлать волну или покорить вершину им помогает не только мастерство, но в первую очередь вера в то, что они способны это сделать. Можно назвать это аутотренингом, самовнушением или каким угодно еще словом, но факт остается фактом: сильная вера улучшает наши результаты. Поэтому такие методы, как НЛП (нейролингвистическое программирование) и позитивное мышление, «работают с верой». Их цель – победить предрассудки, которые у нас есть насчет себя самих, и заменить их убеждениями, открывающими наш потенциал.

Пожалуй, именно вера такого рода сегодня наиболее востребована. Жесткие реалии постоянно убеждают нас, что полагаться можно только на себя. Значит, и вера в себя становится главной. Свидетельство тому – огромное разнообразие и востребованность всевозможных тренингов личностного роста и курсов саморазвития, которые на все лады повторяют: главное – поверить в себя.

И это справедливо не только для отдельной личности. «Один человек, имеющий убеждения, сильнее ста человек, имеющих одни только интересы», – писал философ и экономист Джон Стюарт Милль (John Stuart Mill)*****. Еще раньше эту истину явили миру, например, 300 спартанцев, сражавшихся с многотысячным персидским войском. Есть целые народы, которые подтверждают силу веры в собственное предназначение. Разве феномен выживания евреев на протяжении трех тысяч лет – вопреки всем гонениям! – не объясняется, хотя бы отчасти, их верой в свою богоизбранность?

В поисках абсолюта

МЫ ВСЕ НУЖДАЕМСЯ В ТОМ, ЧТОБЫ ДОВЕРЯТЬ ДРУГИМ ЛЮДЯМ, ВЕРИТЬ В СЕБЯ, ЧУВСТВОВАТЬ ВЫСШИЙ СМЫСЛ И ЦЕЛЬ СОБСТВЕННОЙ ЖИЗНИ.

Итак, мы живем в обществе, а потому нуждаемся в том, чтобы верить другим людям. Мы конкурируем друг с другом и, значит, должны быть вооружены верой в себя. Но есть и третий аспект веры. И общественные связи, и победа над конкурентами важны лишь постольку, поскольку мы видим какой-то смысл в самой жизни. Есть ли он? Или мы оказались в этом мире без всякой причины? И что все-таки происходит после смерти?

Мы можем пытаться ответить на эти вопросы, лишь опираясь на веру во что-то, что нас превосходит. В этом вера в Бога и моральные убеждения сходятся. Для одних абсолют – Бог как личность. Для других – имманентная сущность, космическая энергия. Третьи довольствуются нравственным кодексом, идеалами братства, святостью прав человека. В любом случае наша вера в высшие силы и принципы утешает нас и придает нашей жизни смысл.

Но духовный пейзаж сегодня затянут туманом. Чего стоят хотя бы приведенные выше данные опросов: в начале XXI века больше половины россиян продолжают верить в сглаз и порчу. А позиции церкви, несмотря на государственную поддержку православия, совсем не так сильны. Нынешняя религиозность утратила былую истовость. Каждый претендует на то, чтобы выбирать свои убеждения. Последствия: большая степень открытости различным видам духовности, неутолимое любопытство к традициям всего мира – буддизм, даосизм, боевые искусства, йога. А с другой стороны – склонность к предрассудкам, фантазиям, досужим измышлениям и смене верований со скоростью переключения телеканалов. Это приводит к парадоксу: мы ищем смыслы в духовном измерении жизни, но сами относимся к собственным убеждениям легкомысленно. Религии, нравственные кодексы становятся лишь точками зрения, изменчивыми и непостоянными.

В каком-то смысле такому развитию событий следует радоваться, поскольку оно снижает риск фундаментализма. Преимущество веры, лишенной пыла, заключается в том, что она не порождает фанатиков. Но есть и обратная сторона медали. Обрести опору в такой «прохладной» вере намного труднее. Главный вопрос – о смысле жизни – все чаще не имеет ясного и единственного ответа.

Практика малых дел

Удивляться такому положению дел не приходится. Скачок от самодержавия-православия-народности к воинствующему атеизму и (почти) обратно всего-то за 100 лет – слишком головокружительный кульбит для национального сознания, и к тому же не единственный. Отступила вера в науку и технический прогресс, которая привела человечество на грань гибели. Вместе с Берлинской стеной рухнула вера в коммунизм. Явно снижается доверие к международным институтам, на которые еще недавно возлагали такие надежды. Государство тоже не справилось с ролью Провидения, не смогло обеспечить медицинскую помощь и образование для всех.

Что же осталось? Кажется, все та же вера в себя и тех, кто рядом. Пришло время децентрализации. Формы вовлеченности в социальную жизнь, которые больше всего привлекают нас, основаны на общении граждан лицом к лицу. И на личных действиях, сколь бы мал ни был их масштаб. Пожертвование на операцию больному ребенку, участие в поисках пропавшего человека, помощь в тушении пожаров или ликвидации последствий наводнения – вот поступки, которые мы сегодня одобряем и признаем нравственными. И тех, кто искренне верит в смысл малых дел, сегодня все больше. Пожалуй, это обнадеживает.

* Ежегодник «Общественное мнение – 2012», levada.ru

** См. подробнее в книге Фритьофа Капры «Дао физики» (София, 2002).

*** А. Эйнштейн «О религии» (Альпина нон-фикшн, 2010).

**** По данным опросов, проведенных Левада-центром в феврале 2013 года, levada.ru

***** Дж. С. Милль «О гражданской свободе» (Либроком, 2012).

По образу и подобию

В основе потребности религиозной веры лежит врожденное стремление любого из нас выйти за пределы собственных возможностей и достоверного знания. «Нам нужен некто, достаточно похожий, чтобы его понять, и достаточно всемогущий, чтобы исполнить то, что нам не под силу, – полагает психолог Рада Грановская*. – Иммануил Кант уподоблял Бога нравственному закону, который воплощает в некой высшей личности все лучшие качества самого человека – и даже всех людей вообще! – но предельно усиленными». В этом смысле Бога можно считать продуктом нашего самопознания. «Вместо того чтобы искать свою сущность в себе самих, мы сначала отторгаем ее, помещая куда-то вовне, – объясняет Рада Грановская. – А затем принимаем эту сущность обратно в свою душу – но уже гипертрофированно усиленной и улучшенной в идее Бога. Развитие человека состоит в том, чтобы постепенно перенимать все больше от Бога и, уподобляясь ему, улучшать себя». И саму религию можно представить как путь развития личности с помощью посредника, которым и выступает Бог.