 Автор: ХУДИЕВ Сергей
Когда я только начинал свою церковную жизнь, и учился молиться по
молитвослову, меня поразило, как много в молитвах, обращенных к Богу,
говорится о грехе. Святые, составившие эти молитвы, постоянно
исповедовали себя грешниками, ищущими милости Божией. Каждое утро мне
следовало вспоминать перед лицом Божиим о том, что беззаконие мое я
сознаю и грех мой всегда предо мною. Тогда мне это казалось раздражающим
и странным — как это обычно и кажется раздражающим людям нецерковным.
Может
быть, это просто часть церковного этикета — вроде архаической манеры
называть себя «Ваш покорный слуга», когда на самом деле мы вовсе не
состоим в услужении у собеседника? Нет, святые имели в виду ровно то,
что они говорили — они (и мы) действительно грешники, испорченные и
виновные, притекающие к Богу со смиренной просьбой о милости.
[]
В
этом есть нечто прямо противоположное тому, что мы привыкли делать. Игра
в перебрасывание обвинений — грешник это не я, грешник это вот он (не
виноватая я! он сам пришел!) — стара, как само грехопадение, в нее
играют все — от ссорящихся супругов до правительств, обменивающихся
дипломатическими нотами. У всех нас есть глубоко укорененная привычка,
почти инстинкт, — пытаться оправдать себя и обвинить других. Часто люди
находят какое-то болезненное утешение в чужих грехах: бульварная пресса с
восторгом смакует скандалы, в которые попадают знаменитости, а
особенное внимание привлекают моральные провалы тех, от кого люди
опасаются услышать слова обличения, например, религиозных деятелей. Люди
с радостью читают, что такой-то великий композитор был алкоголиком, а
такой-то поэт отличался чрезвычайно беспорядочной личной жизнью. Газеты с
радостью сообщают о падении любого человека — не обязательно даже
верующего, — чьи моральные стандарты казались чуть выше, чем у других. В
этом нет ни малейшей логики — чужие грехи ничуть не облегчают наших
собственных, — но люди почему-то чувствуют себя комфортнее, когда
получают некоторые основания сказать своим возможным обличителям: «А вы
кто такие, чтобы порицать нас?»
Это стремление обезопасить себя,
собирая компромат на тех, от кого сам ждешь обвинения, особенно ярко
проявляет себя в отношении Церкви. Вера в то, что все священники дурные
люди, а Церковь в целом преследует какие-то низкие цели и вообще живет
обманом, провозглашается с истинно миссионерской ревностью — как будто
люди лишатся опоры в жизни и последней надежды, если вдруг окажется, что
это не так. Это действительно не так, но почему так отчаянно нужна вера
в «плохую Церковь» ее противникам?
По той же причине — из
желания заставить замолчать голос, который обличает — или хотя бы
потенциально может обличить — в грехе. Но что такого страшного в этих
обличениях для тех, кто в Бога не верит и, соответственно, греха не
боится? Как-то я разговаривал с одним кришнаитом, который полагал
совершенно ужасным делом есть мясо, особенно говядину. Его слова меня
совершенно не задели — ну да, хорошую религию придумали индусы, а мне-то
что? По мне, так вегетарианство вещь морально нейтральная: хотите быть
вегетарианцами — будьте, но Господь Иисус вегетарианцем не был, а Библия
дозволяет употреблять в пищу мясо, так что греха в этом нет. Но как-то в
другой раз один знакомый указал на мой незначительный, но совершенно
реальный проступок. Я почувствовал себя глубоко задетым — в голове у
меня всколыхнулась волна всевозможных оправданий, я рассердился на моего
знакомого и — уже почти на автомате — был готов отвечать в стиле «а
ты-то кто такой?». В чем разница? Кришнаит указал мне на то, что я
совершаю (в рамках его религии) ужасный грех, мой приятель — на
незначительный проступок. Почему я был совершенно спокоен в первом
случае и глубоко задет — во втором? Потому что во втором случае у моего
обличителя оказался союзник внутри меня — совесть. В глубине души я
понимал, что я был неправ.
Люди могут сколько угодно объявлять
заповеди Божии «бессмысленными табу» — сама надрывность, с которой они
это делают, свидетельствует об их неуверенности в собственной правоте.
Антицерковные демонстрации, которые иногда можно увидеть в Западной
Европе, поражают своей истеричной красочностью. Какие-то молодые люди в
стрингах, выкрашенные c ног до головы золотой краской и с бутафорскими
крыльями за спиной; пожилые мужчины, загримированные под монахинь;
кричаще непристойные лозунги, яростные обвинения — так не реагируют на
бессмысленные табу. Так реагируют на совершенно реальный стыд и боль,
это реакция маленького ребенка, пойманного на чем-то явно скверном вроде
воровства из чужого шкафчика — страх, ярость, истерика, вызывающая
похвальба, ответные обвинения, уверения, что так поступают и другие...
Одна
из претензий, предъявляемых Церкви, — это то, что «Церковь культивирует
чувство вины». Это, конечно же, не так, но есть в этом обвинении один
любопытный момент: культивировать можно только что-то уже существующее,
имеющееся в наличии. Люди испытывают чувство вины — и испытывали его
задолго до появления Церкви. До нас дошли гимны, в которых язычники
умоляют своих богов о прощении грехов; описания сложных ритуалов,
которые должны были это прощение обеспечить; пространные апологии, в
которых древние цари оправдывали свои действия перед лицом богов и
людей.
Чувство вины — такая же неотъемлемая часть
общечеловеческого опыта, как старение, болезнь и смерть. Как и любое
другое чувство, оно может принимать искаженные и болезненные формы, но
оно свидетельствует об определенной реальности — в нас что-то сломано. С
нами что-то очень сильно не в порядке. Почему же это так трудно
признать? Не по заслугам
Мы привыкли, что отношение к человеку
определяется его заслугами — хорошие люди заслуживают нашей симпатии и
привязанности, плохие заслуживают наказания. Если я сделал свою работу
хорошо, я получу заслуженную плату. Если я не справился с ней, я не
получу ничего, а возможно, еще и попаду под суд. Даже если в моей работе
есть серьезные недостатки, мне лучше усиленно делать вид, что с ней всё
в порядке: может быть, я как-нибудь и проскочу. Мне будет легче
проскочить, если я сам буду уверять себя, что я все сделал как надо.
Человек, который указывает мне на мой грех, делает это, очевидно, с
единственной целью — причинить мне вред. Добиться, чтобы меня уволили с
работы; чтобы меня бросили друзья; чтобы от меня все отвернулись; чтобы я
сам проникся отвращением к себе и убил себя об стену. Обличение в грехе
— акт агрессии, на который я должен реагировать решительной
контратакой. Обличители хотят меня раздавить и уничтожить; я должен
реагировать соответственно.
Библия возвещает весть настолько
неожиданную, настолько противоположную всем нашим привычкам и ожиданиям,
что при всей ее простоте ее бывает очень сложно усвоить. Это весть о
благодати Божией. Благодать — абсолютно незаслуженное расположение Бога к
неблагодарным и злым грешникам. Бог проявляет качество, которое в
Ветхом Завете называется словом «хесед» — неотступная любовь, милость по
отношению к тем, кто ничем этого не заработал. Он повелевает солнцу
Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и
неправедных (Мф 5:45). Люди всегда были склонны верить, что Бог любит
хороших людей и ненавидит плохих; истина же состоит в том, что Бог любит
каждое свое творение — и особенно каждого человека.
Бог никогда
не ищет раздавить и уничтожить: живу Я, говорит Господь Бог: не хочу
смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был
(Иез 33:11). Он обличает в грехе, чтобы спасти и восстановить, принять
нас и вернуть в Отчий Дом.
Говоря «я согрешил», мы
разворачиваемся против течения, которому позволяли уносить себя всю
жизнь, поворачиваемся лицом к истине, от которой обычно прячемся. Такое
признание — акт доверия Богу. Мы верим, что Бог не ненавидит нас и не
презирает. Он знает о нас всё — в том числе всё самое плохое — и
продолжает любить нас. Он готов возиться с нами столько, сколько
потребуется, и мы можем быть уверены, что у Него хватит на нас любви и
терпения — если только мы сами не развернемся и не уйдем, Он приведет
нас домой.
Поэтому исповедание греха — акт веры именно в смысле
личного, сердечного доверия, подобно тому, как мы могли бы в трудной
ситуации открыться близкому человеку, твердо зная, что сказанное нами не
будет использовано против нас, что от нас не отвернутся с презрением,
не забракуют, не бросят.
|
