По улицам курсируют девушки, увешанные изображениями черепов. У кого на пряжке, у кого на майке, у кого на бандане. А еще бывают сумочки с «Веселым Роджером», напоминающим плюшевого медведя. И кольца, и кулоны, и брошки. Эти девочки не готы и не больные. Просто символика смерти сегодня в моде. Но почему?

Я сражался со смертью три дня и три ночи. Я пытался понять, зачем невинные существа вышивают на своих сумочках черепа с костями. Я думал о смерти и связанной с нею символике, листал книги, шарился по инету. В конце концов уснул, укрыв лицо энциклопедией «Мифы народов мира», раскрытой на статье «Смерть». И мне приснилось, что меня казнят. Я проснулся с правильной мыслью: в основе использования смертной символики лежит страх смерти. Но разве страх бывает веселеньким? С этим было необходимо разобраться, и я с удвоенной силой зарылся во тьму веков.

[]

Череп – всему голова
Тщательно обглоданный, высушенный и выставленный на всеобщее обозрение череп был первым в истории человечества произведением искусства. Все еще похожий на голову, он скалился, не давая забыть, что враг жесток, и провалами пустых глазниц напоминал о пустоте, из которой не возвращаются. Череп стал главным символом смерти во времена палеолита и остается им по сей день. Только нашим далеким предкам не было нужды вышивать черепа на одежде. Убитые враги и умершие родичи поставляли настоящие черепа в достаточном количестве.

Во многих примитивных племенах череп считался вместилищем души. Поэтому, например, головы убитых врагов не хоронили вместе с телами, а ставили на почетное место в жилище, объясняя каждой голове, что теперь она принята в семью и не должна никому в этом доме делать ничего плохого. А чтобы череп врага не чувствовал себя обиженным, его красили в яркие цвета – украшали. Точно так же поступали и с черепами умерших родственников. Интересно, что некоторые люди поступают таким же образом и сегодня. А самое интересное, что делают так не только африканские и амазонские племена, навсегда застрявшие в палеолите, но и вполне цивилизованные австрийцы.

В маленьком австрийском городке Хальштат (Hallstatt) стоит церковь святого Михаила – Михаэльскапелле. В ее подвале хранятся черепа многих поколений жителей села. И не просто хранятся. Они отшлифованы, расписаны крестами, розочками и затейливыми узорами и открыты для всеобщего обозрения. Люди умеют хранить традиции! Нет никаких сомнений, что обряд сохранения украшенных черепов местными христианами подхвачен, как эстафета, у предков-язычников и уходит корнями в такую глубокую древность, которую и представить сложно.

Собственно, вот Михаэльскапелле:

Верещагин отдыхает, верно? Капуцинская крипта в Риме:

А вот это костехранилище базируется в Чешском городке Седлец (предместье города Кутна Гора):

Невероятное эстетство. Я бы даже сказал – гламур. Выходит, гламурные черепушки вовсе не изобретение последнего времени. Они просто вернулись к нам из нашей же древности вместе со страхом смерти, с необходимостью ее задабривать. Нам страшно? Да. На запрос «Как страшно жить!» Яндекс выдает сегодня 190 тысяч страниц только точных соответствий…

Баба, бабочка и шар
В европейской символике смерти у черепа есть несколько соперников. Самые известные из них – фигура в плаще с косой, шар, бабочка и красивая женщина.

Женщина – это Великая Богиня, она дает жизнь, она же ее и отнимает. В одном из древнейших своих воплощений – в образе древнеиндийской богини Кали – она, кстати, изображалась в гирлянде из все тех же черепов (или просто отрубленных голов).

Шар и бабочка считаются символами души, отлетевшей от тела. Откуда взялся шар? Древние кельты иногда сохраняли в память об умерших близких их мозг. Для этого они перемешивали его с известью и лепили из получившейся смеси шар, который хранили. Мозг считался вместилищем души. Иногда при обороне селений кельты даже метали шары из мозгов бабушек и дедушек во врага – так предки помогали им защищать родной очаг. Оружие это было в основном, конечно, психическое, устрашающее: представьте себя суеверным древним человеком, в голову которого летит чья-то душа… килограммов пяти весом.

Бабочка стала символом души тоже очень давно. Со времен древних греков Психея (олицетворение души человека) изображалась с крыльями бабочки.

Обычно говорят, что бабочка стала символом души благодаря своей легкости и хрупкости. У утонченных греков – может быть. Но вспомним о тяжелых шарах с душами. Согласно поверьям многих народов, душа умершего может сесть на грудь спящему человеку и задавить его насмерть. Нет, европейские варвары и их наследники – средневековые рыцари – не считали свои души хрупкими и легкими. Это уже интеллектуалы Возрождения все наизнанку вывернули. А до них символом души была не любая бабочка, а бабочка конкретная – бражник мертвая голова. Просто посмотрите на картинку.

Чаю воскрешения из мертвых и пусть враг трепещет!
Еще лихие скифы и свирепые гунны возили у седел своих боевых коней головы убитых врагов. Во всех армиях мира доброй традицией было забросить катапультой в лагерь врага чью-нибудь отрезанную голову: мол, с вами, ребята, то же самое будет. А каждый уважающий себя военачальник пил вино из чаши, сделанной из вражеского черепа. Чтобы боялись.

Изображение черепа с костями вошло в моду в армиях Европы одновременно с возникновением моды на романтизм в литературе, живописи и архитектуре – в XVIII веке. Причем сначала это была именно мода. Военные сами заказывали себе значки с черепами и вешали их на свои мундиры. Официально эти знаки были закреплены в военной форме позднее. Первыми из регулярных частей подобную форму при Фридрихе Великом надели прусские «гусары смерти» – на их черных киверах стал красоваться серебряный череп с костями.

В русской армии символика смерти появляется в 1812 году в одном из конных полков Петербургского ополчения, называвшемся Смертоносным или Бессмертным. На головных уборах чинов этой ополченческой части крепился все тот же серебряный череп над скрещенными костями. В заграничном походе против Наполеона русские гусары Александрийского полка стали подражать своим прусским товарищам, с которыми сражались бок о бок, и тоже с ног до головы увешались серебряными черепами. Но официально этот символ был закреплен в форме полка только в начале XX века императором Николаем Вторым.

Командиру 17-го Донского казачьего полка генералу Бакланову черный шелковый значок с вышитой серебром «адамовой головой» и надписью «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь» прислали в подарок монахини Новоиерусалимского монастыря. Генерал с удовольствием прикрепил значок к своему мундиру: он понимал, что на незнакомых с христианской символикой горцев Кавказа, которым противостоял его полк, этот значок будет наводить ужас.

В 30-40-е годы XX века самыми известными воинскими формированиями, использовавшими символ «мертвой головы», были части СС.

Славящиеся верностью традициям войска Ее Величества королевы Великобритании используют символ «мертвой головы» до сих пор. Например, он является одним из знаков отличия кавалеристов Королевского уланского полка.

Отметим, что в основе этой воинской символики все тот же страх смерти. Украшая себя черепами, воины как бы берут смерть в союзники: пугают смертью врага, чтобы не бояться самим.

Memento mori – memento vivere
Череп на столе – один из самых распространенных сюжетов европейской живописи. Трудно найти художника, не отметившегося в сюжете «Натюрморт с черепом».

Рядом с черепом часто изображали… еду. Фрукты, овощи, мясо, другие скоропортящиеся продукты. Вместе эти предметы должны были напоминать зрителю о быстротечности жизни. «Спешите творить добро, – говорят нам авторы таких натюрмортов, – ведь жизнь проходит так же быстро, как гниет груша». Также популярны были песочные часы, цветы, напитки, недолгоживущие бабочки и символы человеческих занятий, отнимающих жизнь. Искусств и наук, как правило.

В России мода на символику смерти процветала в литературе символистов. Не очень отставали архитекторы-неоромантики. Но пиковое выражение эта мода получила опять же в армии. Череп с костями нашивали на свои знамёна, погоны и нарукавные знаки бойцы офицерских полков добровольческой армии – как символ готовности бороться до конца «за белое дело».

Бойцы красной армии использовали символику смерти исключительно как обещание смерти врагу – сложный многоэтажный символизм этим людям был чужд.

Победившая советская власть не жаловала ни символистов, ни офицеров, ни вообще «память смертную». Советский человек должен был думать о жизни. И не столько о своей, сколько о жизни будущих поколений, в которой был смысл его жизни. Смерть каждого отдельного человека была лишь моментом в жизни страны, в движении к всеобщему счастью. Символика смерти оказалась под полуофициальным запретом. Стоило какому-нибудь молодому человеку нацепить на себя череп с костями, иначе как играя пирата на пионерском «празднике Нептуна», и он рисковал получить ярлык фашиста: наши люди о смерти не думают, а если и думают, то без использования «вражеских» значков.

Да, смерть!
Когда же советская власть ушла, страх смерти вернулся. И вернулся окрепшим. Не стало единой жизни народа, в которой единичные смерти теряются, но и от христианства, обещающего жизнь вечную, людей успели отучить. Что в остатке? Живем непонятно зачем, а потом умираем. Все. Неминуемо. Страшно. На государственном уровне со страхом смерти никто не борется. Каждый – один на один со своим смертным ужасом. И культурная память потянулась к испытанному тысячелетиями оберегу – «мертвой голове». Сперва осторожно, с почтением и раздумья­ми, с пышной торжественностью, как в субкультуре готов. А потом, почувствовав, что смысла так и не появилось, а страх не уходит, – к веселым разукрашенным задобренным черепам, как в дремучей языческой древности: «Смотри, смерть, какая ты на моей сумочке красивая и веселая! Смотри, с какой любовью я украшаю тебя бантиками и блестками! Не трогай меня, пожалуйста!..» И она, конечно, не тронет. Никогда. Сумочку.